Сны - Страница 16

Лежащие у стен старики, так там и остались. Оказывается они околели еще два дня назад. Просто никто, так же как и Павел не обращал на них внимания.

Вообще народу заметно поубавилось. Со всей больницы на кухню сползлось полтора десятка человек. Туда же он перенес находящуюся в беспамятстве Веру.

Пашка-младший поскуливая поплелся за ним сам.

Два дня глава семьи кормил жену с ложечки остатками каши, а сына размоченными в кипятке галетами. Сам он за это время съел только засохшую горбушку хлеба, найденную в кармане одного из трупов.

На следующий день кончились дрова. Вернее в больнице не осталось больше ничего, что можно было сжечь. Еды тоже больше не было.

Павел оглядел присутствующих. Сегодня утром не проснулись еще трое: восьмидесятилетний дед, молодая женщина и маленькая девочка.

Один из оставшихся в живых солдат - совсем молоденький паренек не говоря ни слова, взял огромный двуручный топор, закинул автомат на плечо и посмотрел на Павла.

На выходе из больницы их нагнал профессор-этнолог с которым как-то в одно из дежурств Павел разговорился о том, о сем. В основном о безрадостном будущем.

Вера открыла глаза. Возле нее сидел незнакомый мальчик. У него на коленях лежал Пашка и что-то бормотал, уткнувшись мальчику в живот.

– Павел? - прохрипела она.

– Они ушли за дровами и едой, - тихо сказал мальчик.

– Когда?

– Два дня назад, или три. Я не знаю. Потом ушли еще двое, потом баба Поля с тетенькой. Никого больше нет, - мальчик покосился на лежащий рядом труп.

Вера приподнялась на локте и вынув руку из варежки, засунула ладонь под шарф на Пашкином лице. Лоб был ледяной. У себя под боком она обнаружила кухонный нож. Наверное Павел оставил.

– Как тебя зовут?

– Таня.

Вот как! Мальчик, у которого и видны были лишь глаза, оказался девчонкой.

– Еды совсем нет?

Таня помотала головой.

– А вода?

Девочка протянула Вере комок снега.

Вера остановилась. В за спиной заворочался Пашка, обернутый в снятую с мертвого старика дубленку.

– Потерпи, потерпи, еще немного. Еще немного и дойдем до дяди Володи, а там поедим, погреемся.

Через час, а может быть через шесть часов она все еще шла по дороге, как ей казалось, по направлению к Борисово. Метрах в десяти впереди, за поворотом показалось что-то еще не засыпанное снегом.

Павел…

Он лежал на спине выставив перед собой обе руки, в одной из которых была зажата собачья голень.

На лице снег.

– У-у-у, - Вера завыла и упала на колени. Лицо Павла было все в застывших сгустках крови. Она и узнала-то его по треснувшим таким же как и у нее горнолыжным очкам и измазанному в крови синему пуховику.

Голень примерзла к ладони. Наверное из-за нее Павлика, ее Павлика и убили, а отодрать голень от скрюченных рук не смогли. Зато сняли со второй руки рукавицу, а с ног валенки и даже шерстяные носки.

Слезы катились по щекам и моментально превращались в льдинки.

Кусок собаки так примерз к руке, что образовал единое целое с ладонью и пропитанной кровью рукавицей.

Вера достала нож. Ей надо было накормить Пашку, ее сына. У нее в кармане осталась коробка спичек. Сейчас они дойдут до какой-нибудь деревни, найдут заброшенный дом, разведут костер из хозяйской мебели и поедят.

Уже стемнело, а деревни все не было и не было. Вера упорно переставляла ноги. У нее за спиной давно затих маленький Пашка. Его закостеневшая ножка больно упиралась в поясницу.

– Сейчас, сейчас. Еще немного. Подожди маленький, - Вера сделала еще шаг и осела в сугроб.

Нельзя спать, нельзя…

Веки, такие тяжелые веки. Не поднять.

Ей вдруг стало как-то легко и даже тепло. Перестало ломить руки и ноги. Мороз отступил.

Сугроб и стоящий рядом покосившийся столб остались где-то внизу. Вера в последний раз посмотрела на себя, растянувшуюся во весь рост и на сына, и легкий ветерок понес ее в сторону деревни, которая была так недалеко.

Внизу проплывали дома без единого намека на дымок. Потом деревня осталась позади. Впереди же она увидела белый вездеход с заглохшим двигателем. Чуть дальше на дороге цепочкой лежало несколько фигур в странных комбинезонах с голубыми баллонами за спиной. Последняя из них застыла с вытянутой рукой, в которой была прозрачная маска.

Вот и Борисово. Вот обгоревшие бревна Володиного дома и белеющие посреди углей человеческие кости.

Порывом ветра ее развернуло вправо и понесло вдоль железной дороги. Промелькнул железнодорожный мост. Какая-то военная часть с взорвавшимся котлом в котельной и несколькими десятками солдат, навсегда уснувшими на своих кроватях под покрытыми сизым инеем одеялами. Военный городок быстро скрылся из виду. Показался остывший паровоз с мертвым машинистом в кабине.

Одетая в белый саван земля, все больше и больше отдалялась. Костлявая лапа смерти сжала все видимые окрестности своей беспощадно крепкой хваткой.

Но ей было не холодно и не страшно. Было хорошо.

Что-то мокрое ткнулось ей в щеку.

– Гав, - Стикс отскочил от кровати, повилял хвостом и присев, запрыгнул Вере на живот, подобрался поближе к лицу и принялся лизать прямо в нос. Она зевнула и потерла глаза.

– Что-то ты красная какая-то, - перед ней с дымящейся чашкой кофе стоял Павел-старший, - заболела. А я думал мы сегодня на дачу поедем. Погода-то какая - бабье лето.

СОН ТРЕТИЙ.

ХЛЯБИ НЕБЕСНЫЕ

'Третий день с неба течет вода,

Очень много течет воды.

Говорят, так должно быть здесь,

Говорят, это так всегда.'

В.Цой

Венгеровски послюнявил кончики пальцев и принялся отсчитывать десятки. Ларри отвернулся к экрану телевизора, которому показывали какое-то очередное землетрясение, всем своим видом демонстрируя, что ему все это не интересно. Даже зевнул паршивец.